Крестник Солженицына
- Я буду сразу откровенен, Сергей Артурович, как куратор
флота «Запрыбпромразведки». Мы о вас кое-что знаем, и стихи
ваши в газете читали. И, если уж открывать карты до конца,
о случае том неприятном, в Касабланке, помним. Надеюсь, вы
понимаете, о чем я?
Казбеков автоматически кивнул головой. Еще бы ему не помнить
тот казус в марокканском порту, когда он и акустик Колька
Козодоев так надрались, попав в гости на соседний шведский
танкер, и такой бедлам устроили, вернувшись на свой пароход,
что и год спустя страшно вспоминать. Казбеков тогда начал
стучать ногой в командирскую каюту, вызывая кэпа на ринг.
А Козодоев зачем-то залез в фальштрубу и вылез оттуда утром
настоящим негритосом, долго потом отмывался от мазутной копоти.
При следующем заходе в английский порт Плимут капитан лишил
Казбекова увольнения на берег.
- Скажите, - по-отечески мягко продолжил майор Катран, -
а как вы относитесь к творчеству писателей-диссидентов? К
примеру, к опусам Солженицына?
- В общем-то, как все, - стал лавировать Казбеков, - интересуюсь
по мере возможности, ведь у нас он как бы запрещен. Хотя,
честно говоря, по художественной манере мне больше Евтушенко
нравится. Я ему даже письмо как-то написал, и в ответ из Переделкина
получил два своих сборника «Спасибо» и «Просека» с автографами.
До сих пор не пойму, чем я его пронял, что сам Евтушенко не
поленился сходить на почту и отправить мне свои книжки.
- Ну, что ж, переписка с Евтушенко, это, конечно, похвально,
но, получается, я вам про Фому, а вы мне – про Ерему… Хотя,
думаю, не последний раз видимся, найдем общий язык. Мы же
все свои – советские люди…
…Когда БМРТ «Пионер Латвии» зашел на двое суток в Лас-Пальмас,
то Казбеков в первый же день пошел в увольнение как начальник
радиоастанции старшим группы из трех человек. В тройку к нему
попали матрос Махлов и моторист Орлов. Поболтавшись по городу,
выпив по бутылке горьковатого от хинина пива, они подошли
к супермаркету. «Мужики, давайте устроим себе часок западной
свободы, каждый походит по магазину, выберет, кому что надо,
а через 40 минут встречаемся на выходе из магазина»,- предложил
рулевой Махлов. На том и порешили, разбежавшись в разные стороны.
Казбеков, прохаживаясь по секциям, купил себе красную футболку,
матери взял набор цветных платков, брату – водонепроницаемые
электронные часы. И вдруг он наткнулся на книжный развал.
Оглядев полки, он обалдел: «Ёш твою, сплошной дефицит, чего
тут только нет: и Чехов, и Куприн, и Есенин – все на русском
языке».
В углу торгового зала за столом сидел какой-то бородач с большой
лысиной, одетый в полувоенный костюм цвета хаки. Перед ним
в очередь стояло несколько человек с книгами в руках. «Эй,
амиго Саса, - окликнул Казбекова шустрый продавец-китаец,
- купи, Саса, книгу Алекса Исаевича Солженисына, - и показал
на бородача. – В наша магазина сам афтор дает афтограф» В
этом порту каждого русского местные жители почему-то звали
Сасой.
-Ё-моё, - ошалел Казбеков, - неужто сам Солженицын?» Сергей
никогда не видел в лицо писателя, только прочитал как-то в
рейсе вывешенную помполитом на судовой доске объявлений вырезку
из газеты «Правда». В ней шла речь о том, что писатель-отщепенец
Солженицын выдворен из СССР, что этому озлобленному на все
советское человеку место среди строителей коммунизма… Подписался
под статьей некто Золотусский. А между тем продавец протянул
Казбекову небольшую книжицу в ядовито-красной твердой обложке,
на которой стояло название «Архипелаг Гулаг». Словно одурманенный,
Сергей вытащил из кармана пятьдесят песет и заплатил за книгу.
Зазомбированный названием книги и фамилией автора, он медленно
двинулся к столу, за которым притулился похожий на сельского
учителя Александр Исаевич Солженицын. Из нагрудного кармана
полуфренча у него торчал носовой платок, которым он время
от времени вытирал от обильного пота лицо и шею. В такой амуниции
ему было явно жарковато.
- Откуда будете? - с каким-то ленинским прищуром, глядя Казбекову
прямо в глаза, спросил писатель.
- БМРТ «Пионер Латвии», порт приписки - Калининград, - бодро
доложил Сергей.
- Перед вами тут недавно брал автограф мурманчанин, пьяный
в дымину, но что удивительно, меня сразу признал. Русский
человек он везде русский, как и еврей, впрочем. А вот немец
весьма законопослушен, никогда ради идейной благоглупости
свой кошелек не достанет. Он лучше жене трусики купит, нежели
книгу. А места ваши мне знакомы. Я в Восточной Пруссии воевал,
капитанил в разведке, пока СМЕРШ обо мне не вспомнил. И в
Калининграде потом 20 лет спустя посчастливилось побывать.
Почему-то запомнился такой штрих: у Берлинского моста в конце
шестидесятых самосвалами селедку в кюветы вываливали. Оказывается,
в тот год столько наловили, что девать было некуда. По-прежнему
селедочкой питаетесь? Кстати, прибалты пока еще не взяли вас
там за бока?
- Ничего, жить можно, - занервничал Казбеков, - увидев, как
вокруг писательского столика начала образовываться толпа зевак.
Не дай Бог, подумал он, «свои» увидят, на что он валюту тратит
и с кем контачит. Попробуй потом отбояриться и доказать, что
ты любопытства ради к диссиденту подошел.
- Что ж, очень рад, весьма доволен встречей, будем считать,
с земляком, можно даже сказать крестником, если не возражаете.
Чем-то довольный Солженицын взял из рук Казбекова книжку,
спросил его имя, открыл темно-красную обложку и надписал на
титульном листе черными чернилами свой автограф: «Сергею из
Калининграда, моему крестнику, счастья на этой земле желаю.
А.Солженицын. 12.07.73 г.». Диссидент захлопнул томик и вручил
ее Сергею, как-то загадочно улыбаясь в свою окладистую холеную
бороду: «Вот и породнились, выходит. Главное, когда вернешься
в СССР, не забывай о конспирации, крестничек».
|
Рассказы...