750?
Семь с половиною веков назад
На Балтике основан Кениг-град.
В судьбе испытал он немало изломов,
побыл он под прусской и русской короной.
Дал миру известных имен он когорту,
На западе русском стал городом-портом.
Его посещал Петр, наш государь,
И в дар принимал чудо пруссов - янтарь.
И надо ли спорить, чей город теперь,
Не лучше ль в Европу отсель открыть дверь?
А как называть город, время решит,
Пока же, как видим, оно не спешит.
Но все, что здесь было, история помнит,
И все, что свершится, пустило тут корни.
Достоин похвал прусский каменотес,
И чтить ли нам Гофмана - глупый вопрос.
Наш долг починить Кенигсберга мосты,
Поправить на кладбищах старых кресты.
Прибраться в лесах и почистить ручьи,
Пока же они, как ни странно, ничьи.
И в мыслях нам всем разобраться пора,
что завтра нельзя отделить от вчера.
Пядь русской земли превращаем в вольер,
И впору рычать от ЕС-овских мер.
Похоже, кому-то не терпится вновь
В священную землю пролить чью-то кровь.
Что ждет наш анклав через год, через два,
не скажет, боюсь, ни одна голова.
Повывелись в рощах Бальги колдуны,
Молчат семь веков у дорог валуны.
И Балтика сотни столетий шумит
и волнами пишет нам свой манускрипт.
И чайки разносят вдоль берега весть
о том, что тут было, что будет, что есть.
Пешая прогулка по Калининграду
Калининград – Европы главная клоака
Для настоящих создана мужчин.
Иду по Ялтинской голодный, как собака,
Уэловца Адама первый сын.
«Аптека». «Оптика», «Продукты». «Казино».
Как будто все слепы, прожорливы, азартны.
Ну, наконец-то, вывеска «Вино»,
Та истина, что и коню понятна.
Голова болит моя с похмелья,
На душе российская тоска.
Мысль одна – спуститься в «Подземелье»
Выпить кружку чешского пивка.
Кенигсбергской кладкой восхищаюсь,
Трогаю буфетчицу за грудь
До тех пор, пока не получаю
Между глаз на сдачу твердый «рупь».
Выхожу тогда на Ленин-стрит,
Мимо девок стройных я бреду.
И одну по имени Эдит,
За три сотни в нумера веду.
У нее любовь вся по инструкции,
Меры безопасности блюдет.
Жертвой сексуальной революции
Стала она в 21 год.
Говорим за жизнь после сеанса.
Плачется на тяжкую работу.
Костерит туриста-немца Ганса,
Извращенца с членом бегемота.
Покидаем эту сексо-явку,
Нам с тобой, Эдит, не по пути,
Забирай свою охрану-шавку,
На свой пост на Ленинском лети.
Мне же в этом городе развратном
Что-то надо чище поискать.
Светлые должны же быть тут пятна,
Если хорошенько покопать.
Все, что на поверхности, то – наше,
Все, что под землей осталось, - их.
Не зайти ль теперь мне в блиндаж Ляша
Ощутить Победы сладкий миг.
Только в сердце горечь вместо меда,
Рядом бродит призрак - Кенигсберг.
Смута средь эксклавного народа,
Чье же имя в ней одержит верх.
Или так и быть Калининградом
С непонятной жизнью и судьбой.
Около Европы стоять рядом
С нищенскою рваною сумой?..
Доживать свой век в простых хрущевках,
пить из лужи, есть эрзац-продукт,
Тот, что оптом утром по дешевке
Нам паны-соседи продают.
Быть Гонконгом нам иль Сингапуром,
Вряд ли скажет даже президент.
В урне ищет бомж большой окурок-
Олигарха маленький презент.
Калининград – жизнеотходов свалка,
Где ад и рай соседствуют давно.
На улицах все больше катафалков,
В домах идет жестокое кино.
И все-таки я верю, что когда-то
Ты возродишься новой красотой.
Увы, но только не в две тыщи пятом,
Электорат здесь будет жить уже другой.
А я иду, простой калининградец,
По улицам знакомым и родным.
На этой терре я – не чужестранец,
А Балтики российской верный сын.
Душа
Бывает так: земля не вертится,
и корабли теряют ход.
Живет во мне душа-нахлебница.
Стихов не пишет, ест да пьет.
Порастеряв свою отзывчивость
и порастратив доброту
моя душа стала обычною
и непохожею на ту,
с которой я на свет явился,
с которой истину искал,
с которой в женщину влюбился
и против подлости восстал.
Команду лишь услышав “Вира”,
увидев якоря кулак,
я был готов пройти полмира.
чтоб русский там оставить знак.
А вот теперь земля не вертится,
и корабли врастают в лед.
Не хочет быть душа немецкою,
И называть Христоса – Гот.
И если шар земной расколется,
и реки повернутся вспять,
то пресвятая Богородица
поможет сердцу прежним стать.
В Атлантике
УЭЛ, Тралфлот и “Запрыбпромразведка”…
Мы помним время дальних экспедиций
На окуня, селедку и креветку,
эпохой той мы до сих пор гордимся.
В Атлантику ходили мы за хеком,
охотились за рыбой ледяной.
По случаю достигнутых успехов
Играл оркестр на пирсе духовой.
Гремела слава наших китобоев,
шел “Юрий Долгорукий” - пароход,
Дымя своей высокою трубой
средь антарктических зеленых вод.
Морзянка нас с землей соединяла,
Координаты флота берег знал.
И если наступал вдруг час аврала,
то Родины нас голос выручал.
Канары, банка Джорджес, ЦВА-
Наш флаг советский каждый в мире знал.
Могучею была наша страна,
И флот рыбацкий мощь ту укреплял.
От Балтики до шельфа Патагонии
Прокладывали курс калининградцы.
Пройдут года фальшрыночной агонии,
Настанет час в Атлантику собраться.
Хочу в Америку
Я хочу оторваться от берега,
Позабыть про дела и звонки,
чтоб узнать, как живут там, в Америке,
шебутные, как я, мужики.
Я согласен уйти в кругосветку,
освежиться под душем Атлантики,
и в фонтан Касабланки монетку
кинуть ради дешевой романтики.
Надоели мытарства в Земландии,
опротивела быт-суета,
может, где-то у Новой Зеландии
мира встретится мне красота.
Только сделать не так это просто,
Якорь жизни поднять нелегко.
Слишком много в анкете вопросов,
судьба трап задрала высоко.
Борт «Альтаира»
Чтоб разобраться, где ад, где эдем,
не оценив преимущества берега,
снова в кадрах прошу СэРТээМ,
тот, на котором открыл я Америку.
Налюбовался осенними кленами,
в рощах березовых я побродил.
Соснами – мачтами, вечно-зелеными,
манит готовый отплыть “Альтаир”.
Пусть на борту его штатное место
всегда оставляет за мною старпом,
и в расписанье по схваткам с норд-вестом
впишет пускай меня этим числом.
Каминная мечта
Нас балует балтийская зима,
снежинки тают прямо на лету.
Под красной черепицею дома
хранят в каминах вечную мечту.
О том, что человеку нужен мир
и небо без креста над головою,
чтоб Бог его за все грехи простил
и одарил успехом и здоровьем.
Чтоб каждая речушка стала чистой,
и лес стоял на месте пять веков.
Чтоб аистов не гнали трубочисты,
чтоб море награждало рыбаков.
Летят снежинки, как соцветья нежные,
недолго ждать теперь уж до весны,
когда в лесу появятся подснежники,
и я увижу вновь цветные сны,
Родною стала мне эта земля
с балтийским побережьем, пруссов тайнами.
Вновь станут здесь зелеными поля,
и к нам вернутся истины начальные.
И рыбы в водах Балтики прибавится,
и лоси будут вдоль дорог бродить.
Все в мире этом снова возвращается...
И с верой в это радостнее жить...
Тет-а-тет
Стать королевы, тело царицы,
Вывод я сделал, тебя обнажая.
Ты приоткрыла густые ресницы,
голубоглазьем наш «люкс» озаряя.
Нежная кожа в милых веснушках,
ты бесподобна в искусстве разврата
и не боишься вердикта старушек
и лицемерной морали набата.
Сам я давно перешел ту границу,
где за распутство кладут партбилет.
Ты мне нагой по ночам стала сниться
И вдохновлять на любовный сонет.
Мы, словно яхты, все время сближались,
миг столкновения не избежать.
Скорость, с которою мы обнажались
в книгу рекордов должны записать.
Как у подпольщиков наш тет-а-тет:
Явка, пароль и уход от шпиков,
нам ни к чему электрический свет,
если светло от пылающих слов.
Звезды за рамой оконной зажглись,
Пива стакан допиваю я польского.
В комнату к нам залетел желтый лист,
словно квитанция за удовольствие.
Мартовские женщины
Весною пахнет. Что со мной?
И кровь быстрее в венах льется,
и снова я, как молодой,
и сердце учащенно бьется.
Гляжу на женщин с озорцой,
с любой готов повеселиться.
Как пел когда-то Виктор Цой,
пора дождем опохмелиться.
Любая женщина - как остров,
необитаемый притом,
а я - последний из матросов,
что уцелел в жестокий шторм.
шлю комплименты я блондинке,
шатенку взял под локоток.
Эх, эти связи - паутинки,
ах, этот мартовский ледок...
Лишь только ступишь на него,
а он уже ломается...
ну, кто мне скажет, отчего
все в марте женщины мне нравятся?..
Корабль любви
Блондинка. Белое белье.
Коньяк, конечно, «Белый аист».
Конец недели. Мы вдвоем
уходим в бездну эротаинств.
Мы, экипаж мини-подлодки,
находимся в интимном рейсе.
Ты пьешь коньяк. Мне надо водки
из фляжки, сплющенной, армейской.
Наш столик скромен: киви,
бананы, груши, колбаса.
Ты, как магнолия, красива,
а я настойчив, как пруссак.
Окно для нас – иллюминатор,
за ним - все признаки весны.
За шторою – весь мир проклятый,
куда вернуться мы должны.
Ты пахнешь майскою грозою.
Поет транзистор о мечте.
Мне хорошо, my friend, с тобою
в конспиративной темноте.
Ты вырвалась из плена улиц,
хранят ресницы вкус дождя.
Как хорошо, что мы столкнулись
когда-то в джунглях бытия.
Тебя прошу побыть русалкой,
украсить флотский интерьер.
Увы, пора… Мне очень жалко,
еще так много я хотел.
Мы, как ремарковы герои,
должны в конце концов понять,
что так уж мир давно устроен:
есть время жить, есть – умирать.
Вновь рандеву мы назначаем
на том месте в тот же час.
Душещипателен крик чаек…
Плывет корабль любви без нас…
Грязь
Девушка хвалится бедрами,
Шириной наследственной зада.
Говорит, что для секса удобные,
Мол, для вас, мужиков, то, что надо.
И не врет ведь лолитка, ей-богу,
Хоть не смыслю в делах акушерских.
Лицезрю экземплярную ногу
Из когда-либо виденных женских.
До чего ж ты наивная дурочка.
До чего без всего хороша.
Ты вцепилась в любовь, словно в сумочку,
Нет в которой давно ни гроша.
Мы, конечно, с тобою расстанемся,
Потому что случайная связь.
Только где-то на сердце останется
Навсегда эта чудная грязь.
Остров встреч
Наш остров встреч необитаем,
не отыскать к нему пути,
лишь мы вдвоем на нем бываем
и знаем, как его найти.
Там мы свободны и беспечны,
все, что на сердце, говорим.
И огонек от нашей свечки,
как маячок любви, горит.
На нашем острове все просто,
здесь можно жить хоть нагишом.
И накрахмаленная простынь -
для наших чувств аэродром.
Лишь с извержением вулкана
Могу сравнить я наш экстаз.
В клубах любовного тумана
Я поднимаюсь на Парнас.
На свете много островов,
но лишь один из них такой,
тот, на котором я с тобой
играю искренне в любовь…
|
Лирика...