Голуби над Германией
Но сейчас все по-другому. Не дойти до ветл, не пройтись по
покосу. И голуби становятся помехой в жизни. Верка особых
претензий не ставит, но и дураку же ясно, что если пойти в
море, то с этим надо кончать. А на том месте, где голубятня
стоит, как раз солнечный пятачок, можно помидоры высадить
или клубнику. Не помнит Феликс, кто это сказал, но было кем-то
сказано.
Устроился Феликс в морскую контору быстрее, чем ожидал. Хоть
и сам торопился писать разные анкеты, автобиографии, в отделе
кадров долго не волокитили. Через три месяца ему вручили направление
на теплоход “Парижские коммунары”. Насчет голубей решение
созрело само собой. Возьму на судно, да и выпущу где-нибудь
подальше. Первый рейс оказался в Западную Германию.
...Когда Феликс появился на трапе с большим деревянным ящиком
в руках, вахтенный матрос, которого он должен был менять,
спросил: “Что за багаж?” - Феликс помолчал, потом пояснил:
“Техснабжение механик попросил занести”.
Голубей Феликс разместил на полубаке в сухом трюме, в котором
боцман хранит всякое имущество. Тут стоял ядреный запах промасленных
канатов. Феликс еще не решил окончательно, как он их выпустит,
и где они останутся. Он каждый день потихоньку наведывался
в хранилище к голубям, приносил им хлебных крошек и пшена.
Голубям было тесновато в ящике, но выпустить их в трюме было
нельзя: втиснутся куда-нибудь в щель и погибнут. Но долго
так их держать бессмысленно. Через два дня будем в Любеке,
размышлял Феликс, там и покончу с ними. Он теперь жалел, что
затеял эту мальчишескую выходку - выпустить голубей именно
за границей. Романтики захотел, дятел инфантильный, клял себя
Феликс после отхода...
В рейсе помощник капитана по политчасти выступил с лекцией
о положении в ФРГ. Там началось размещение ядерных ракет первого,
ясно по кому, удара, поднимали голову разного сорта реваншисты
и фашисты, требовавшие пересмотра послевоенных границ...
Феликс все это слушал и вспоминал детство. Они часто пацанами
ходили копать патроны на месте разбитых, еще немецких, складов.
А однажды из того самого ручья с ветлами на берегу, где заливной
луг и пахнет свежескошенным сеном, экскаватор выкопал авиабомбу,
похожую на огромное муравьиное яйцо. Она отчетливо сохранилась
в памяти Феликса: с шершавыми боками и ржавыми оспинами. У
Феликса и мать воевала. Она была связисткой, прошла всю войну
до Кенигсберга. Здесь же и осталась на постоянное жительство
после того, как город получил новое название - Калининград.
Вспомнился и дядя Жора из поселка, безногий, мастеривший всем
в округе посылочные ящики. Часто, напившись, он кричал какие-то
военные команды.
Когда дядя Жора помер, из областного военкомата приехал офицер,
сказавший надгробную речь. Оказывается, был он гвардии майором,
героем-танкистом, полным кавалером ордена Славы.
Одно время в городе, где жил Феликс, после войны приобрело
размах символическое стремление к миру. Изображение голубя
считалось знаком мира и дружбы. На многих предприятиях строились
коллективные голубятни, а при каждом новом доме обязательно
ставилась деревянная голубиная будка. Голубей выпускали на
городской площади в дни всенародных праздников. Феликс помнил
те времена, когда каждый мальчишка мечтал держать голубей,
чтобы в праздничный день выпустить их, белых, красных, синих,
в чистое послевоенное небо.
И теперь у Феликса возникла ясная, живая мысль: выпустить
своих голубей в центре немецкого города, так сказать, продемонстрировать
миролюбие фрицам. Детская, в принципе, мысль, но Феликсу она
понравилась. А то вечно его упрекали еще со школьной скамьи:
нет у тебя общественной активности, пассивен, мол, ты, Феликс,
во всех патриотических начинаниях. Как будто, в самом деле,
он ни на что не годный гражданин. Правда, Феликс понимал,
что такое дело надо согласовать с командирами судна, но этого
ему не хотелось. Он не привык с детства отпрашиваться куда-то,
выпрашивать что-то. Тут у него сказывалась натура вольного
голубятника. Да и что он такого делает. В конце концов, мои
голуби, как хочу, так и поступаю с ними...
Феликс то и дело заглядывал в штурманскую рубку, видел,
как третий помощник прокладывает на карте курс судна. Карандашный
след протянулся вдоль польского побережья, затем повернул
мимо портов ГДР к западногерманскому берегу. По карте казалось,
что не так-то далеко от родного города, но в пересчете на
километры расстояние становилось огромным. Феликс в душе тайно
надеялся убить двух зайцев: войти в историю среди голубятников,
выпустив свою стаю не где-нибудь, а в Западной Германии, и
одновременно таил надежду, что голуби все-таки вернутся домой,
ведь у него лучшие голуби края...
И вот, наконец, Любек, старый немецкий город, в прошлом
свободный ганзейский порт, имеющий восьмивековую историю.
Каким-то образом он почти целиком уцелел во вторую мировую
войну. Видать, союзники имели тут свой особый интерес, кроме
любви к старой готике.
В город Феликс собирался долго, ломая голову, как разместить
голубей в спортивной сумке. Пацаном он часто приносил голубей
с базара за пазухой, знал, что ничего им не сделается. И сейчас
птицам придется немного потерпеть, через полчаса они получат
полную свободу, потом и приведут себя в порядок. Обьемистая
сумка вместила всю голубиную стаю. В город Феликс вышел вместе
со старшим механиком и боцманом. Меньше трех человек по правилам
с судна не выпускали. Спутники пошутили: “Ты, Феликс, не иначе
как какую-то контрабанду выносишь, смотри, не загреми под
фанфары”. Скоро они попали на центральную площадь города.
Здесь тянулись бесконечные ряды фирменных магазинов с просторными
витринами, в которых красовались тонконогие манекены в женских
нарядах. Рекламные плакаты на стенах кричали о лучших в мире
марках сигарет и автомашин, предлагали консервы для кошек...
|
Рассказы...